41-ый — год потерь и страха
Заревом кровавым пламенел
Двух парней в растерзанных рубахах
Выводили утром на расстрел
Первым шёл постарше, тёмно-русый
Всё при нём: и силушка, и стать
А за ним второй — пацан безусый
Слишком юный, чтобы умирать
Ну а следом, еле поспевая
Семенила старенькая мать
О пощаде немца умоляя
"Nein, — твердил он важно, — расстрелять!"
"Нет, — она просила, — пожалейте
Отмените казнь моих детей
А взамен меня, меня убейте
Но в живых оставьте сыновей"
И ответил офицер ей чинно
"Ладно, матка, одного спасай
А другого расстреляем сына
Кто тебе милее? Выбирай!"
Как в смертельной этой круговерти
Ей сберечь кого-нибудь суметь?
Если первенца спасёт от смерти
То последыш — обречён на смерть
Зарыдала мать, запричитала
Вглядываясь в лица сыновей
Будто бы и вправду выбирала
Кто роднее, кто дороже ей
Взгляд туда-сюда переводила
О, не пожелаешь и врагу
Мать своих сынов перекрестила
И призналась фрицу: "Не могу!"
Ну а тот стоял, непробиваем
С наслажденьем нюхая цветы
"Помни, одного мы убиваем
А другого — убиваешь ты"
Старший, виновато улыбаясь
Младшего к груди своей прижал
"Брат, спасайся, ну, а я останусь
Я пожил, а ты не начинал"
Отозвался младший: "Нет, братишка
Ты спасайся. Что тут выбирать?"
У тебя — жена и ребятишки
Я не жил, не стоит начинать"
Тут учтиво немец молвил: "Bitte"
Отодвинул плачущую мать
Отошёл подальше деловито
И махнул перчаткой: "Расстрелять!"
Ахнули два выстрела, и птицы
Разлетелись дробно в небеса
Мать разжала мокрые ресницы
На детей глядит во все глаза
А они, обнявшись, как и прежде
Спят свинцовым беспробудным сном
Две кровинки, две её надежды
Два крыла, пошедшие на слом
Мать безмолвно сердцем каменеет
Уж не жить сыночкам, не цвести
"Дура-матка, — поучает немец
Одного могла бы хоть спасти"
А она, баюкая их тихо
С губ сыновних вытирала кровь
Вот такой убийственно-великой
Может быть у матери любовь
А она, баюкая их тихо
С губ сыновних вытирала кровь
Вот такой убийственно-великой
Может быть у матери любовь
