Гром городского прибоя

Вы думаете, это бредит малярия?

Это было, было в Одессе

«Приду в четыре», — сказала Мария

Восемь! Девять! Десять!

Вот и вечер!

В ночную жуть ушёл от окон, хмурый, декабрый

В дряхлую спину хохочут и ржут, м-м-м, канделябры

Меня сейчас узнать не могли бы

Жилистая громадина стонет, корчится

Что может хотеться этакой глыбе?

А глыбе многое хочется!

Ведь для себя не важно

И то, что бронзовый

И то, что сердце холодной железкою

Ночью хочется звон свой

Спрятать в мягкое, в женское

Ещё и ещё, уткнувшись дождю лицом

В его лицо рябое

Жду, обрызганный громом

Городского прибоя

Ещё и ещё, уткнувшись дождю лицом

В его лицо рябое

Жду, обрызганный громом

Городского прибоя

И вот, громадный, горблюсь в окне

Плавлю лбом стекло окошечное

Будет любовь или нет?

Какая — большая или крошечная?

Откуда большая у тела такого

Должно быть, маленький, смирный любёночек

Она шарахается автомобильных гудков

Любит звоночки коночек

Звоночки коночек!

Ещё и ещё, уткнувшись дождю лицом

В его лицо рябое

Жду, обрызганный громом

Городского прибоя

Ещё и ещё, уткнувшись дождю лицом

В его лицо рябое

Жду, обрызганный громом

Городского прибоя

Полночь, с ножом мечась

Догнала, зарезала, — вон его!

Упал двенадцатый час

Как с плахи голова казненного

В стёклах дождинки серые

Свылись, гримасу громадили

Как будто воют химеры

Собора Парижской Богоматери

Проклятая! Что же, и этого не хватит?

Скоро криком издерётся рот

Слышу: тихо, как больной с кровати

Спрыгнул нерв — и вот!

Сначала прошёлся едва-едва

Потом забегал, взволнованный, чёткий

Теперь и он, и новые два

Мечутся отчаянной чечеткой

Рухнула штукатурка в нижнем этаже

Нервы — большие, маленькие, многие

Скачут бешеные, и уже

У нервов подкашиваются ноги