Конец прекрасной эпохи

Потому что искусство поэзии требует слов

Я один из глухих, облысевших, угрюмых послов

Второсортной державы, связавшейся с этой

Не желая насиловать собственный мозг

Сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск

За вечерней газетой

Ветер гонит листву, старых лампочек тусклый накал

В этих грустных краях, чей эпиграф — победа зеркал

При содействии луж порождает эффект изобилия

Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя

Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя

Это чувство забыл я

В этих грустных краях всё рассчитано на зиму — сны

Стены тюрем, пальто, туалеты невест белизны

Новогодней, напитки, секундные стрелки

Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей

Пуританские нравы, бельё и в руках скрипачей

Деревянные грелки

Этот край недвижим, представляя объём валовой

Чугуна и свинца, обалделой тряхнёшь головой

Вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках

Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь

Даже стулья плетёные держатся здесь

На болтах и на гайках

Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав

К сожалению, трудно, красавице платье задрав

Видишь то, что искал, а не новые дивные дивы

И не то чтобы здесь Лобачевского твёрдо блюдут

Но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут

Тут конец перспективы

То ли карту Европы украли агенты властей

То ль пятёрка шестых остающихся в мире частей

Чересчур далека, то ли некая добрая фея

Надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу

Сам себе наливаю кагор — не кричать же слугу

Да чешу котофея

То ли пули в висок, словно вместо ошибки перстом

То ли дёрнуть отсюдова по морю новым Христом

Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза

Паровоз с кораблём? Всё равно не сгоришь со стыда

Как и челн на воде, не оставит на рельсах следа

Колесо паровоза

Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?

Приговор приведён в исполнение, взглянувши сюда

Обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе

Как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены

Но не спит, ибо брезговать кумполом сны

Продырявленным вправе

Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те

Времена, не способные в общей своей слепоте

Отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек

Белоглазая чуть дальше смерти не хочет взглянуть

Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть

Чтоб спросить с тебя, Рюрик

Зоркость этих времён — это зоркость к вещам тупика

Не по древу умом растекаться пристало пока

Но плевком по стене, и не князя будить — динозавра

Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера

Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора

Да зелёного лавра

Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора

Да зелёного лавра